Супруг для богини [= Увядание розы ] - Наталия Орбенина

– Хорошо, Герасим! Тут есть о чем поразмыслить, только ты уж, братец, больше-то никому об этом не говори. Дурно пахнет эта история, а тебя в больницу Николая Угодника для душевнобольных упечь могут!

– Боже сохрани! – Дворник размашисто перекрестился. – Уж я такого страху натерпелся, я молчок, будьте покойны-с!

Они разошлись. Сердюков испытывал двойственное чувство от откровений мужика. Он не верил ни в какую чертовщину. Его сухой рациональный ум был склонен искать земное обоснование всем чудесам, особенно тем, за которыми стоит преступление. Но, как всякий живой человек, он не мог побороть жадного любопытства к потустороннему миру, густо замешенного на пещерном ужасе.

После ухода следователя Вера продолжала оставаться в расстроенных чувствах. Умом она понимала, что отца больше нет, но смириться с ужасной потерей никак не могла. Как теперь жить в лучах его славы, популярности, за счет изданий и переизданий книг, но уже без него самого?

По ее указанию послали телеграмму брату Павлу, работавшему инженером на Николаевской железной дороге. Вера ждала его с нетерпением, она не могла в одиночку сносить обрушившееся горе. Мачеха не в счет. Теперь они по разные стороны баррикад. Шаги! Господи, неужели это Павел!

Девушка приподнялась на кушетке и тотчас же со стоном разочарования упала обратно. Вошла Ольга Николаевна. Словно не замечая горящего взора падчерицы, молодая женщина спокойно и уверенно прошла по комнате, резким движением раздвинула тяжелые бархатные шторы, хранившие полумрак прошедшей страшной ночи. В комнату прорвался свет весеннего утра. День был пасмурный, под стать событиям. Ольга стояла у окна, лицом к деревьям, которые стремительно набирали силу. Как она их любила! Теперь, вероятно, она в последний раз любуется на эти упругие ветки, полные живительных соков!

– Я знаю, что ты сказала Сердюкову, – не оборачиваясь, произнесла Ольга Николаевна. – И знаю, что ты обвиняешь во всем меня!

– Подслушивать подло! – только и могла выдавить из себя Вера, памятуя о своей безуспешной попытке ночью услышать их разговор.

– А что более отвратительно – подслушать или оклеветать, возвести ужасную напраслину на невинного человека? – тихим, но злым голосом спросила вдова.

– Напраслину?! – вскричала девушка, вскакивая и путаясь ногами в упавшем пледе. – Напраслину! Кто же, как не ты? Ведь в доме не было никого! Он же не мог дать тебе развод, вот просто так, потому что ты попросила! Ты убила отца, чтобы избавиться от него!

– Вера, ты действительно серьезно полагаешь, что я могла поднять руку на Вениамина Александровича? – В голосе мачехи слышалось искреннее удивление. В нем не было ни гнева, ни досады.

Ольга повернулась лицом к собеседнице, опираясь спиной о подоконник. Стройная изящная фигура в высоком проеме окна, ореол белокурых кудрей – точно красивая открытка из книжной лавки!

Вера не знала, что сказать, она смутилась, замешкалась с ответом. Глядя на мачеху, столь ненавистную ныне, она невольно вспоминала иные времена.

В те далекие годы, девять лет назад, Ольга Николаевна жила со своим отцом Николаем Алексеевичем Мироновым, известным всему Петербургу врачом. Миронов имел широкую практику, множество преданных учеников, десятки статей в медицинских журналах. Николай Алексеевич был лекарь от бога, и даже если пациент не получал вожделенного излечения полностью, сам факт лечения у такого доктора действовал как самостоятельное врачебное средство очень долго. Миронова интересовали разные области медицины, однако же наиболее рьяно он искал пути борьбы с инфекционными заболеваниями, которые косили жителей столицы, будучи самой первой причиной, уносящей людей в могилу. Он являлся активным поборником идей своего знаменитого коллеги Боткина, стал членом Эпидемиологического общества, без устали выступал перед публикой, ратуя за гигиену и чистоту, и призывал городскую Думу раскошелиться на благоустройство рабочих кварталов, где грязь и мерзость неустроенного быта рождали опасные болезни. Доктора Миронова частенько призывали на консилиумы, особенно в тяжелых или непонятных случаях. Среди коллег ходили легенды о его удивительных способностях. «Вы подумайте, только глянул, и диагноз готов!» – говорили о нем.

Однако коварный враг, с которым неустанно боролся Миронов, нанес ему ужасный, непоправимый удар. Супруга доктора, верный и преданный друг, сочувствовала его идеям и много помогала мужу в больнице для бедных. Там-то и заразилась добрая женщина дифтерией, а вслед за ней и дочь Оля. Николай Алексеевич не отходил от постелей больных, не спал и не ел, падал с ног, весь почернел. Однако, несмотря на его опыт и знания, любимая жена покинула бренный мир. А девочку доктор выходил с превеликим трудом. Они остались вдвоем и долго не могли опомниться от горя одиночества и сиротства.

Время шло, и раны потихоньку затягивались. Оля росла и хорошела, превращаясь из шаловливого жизнерадостного ребенка в прелестную «кисейную барышню». Она с одинаковой жадностью поглощала и серьезные книги, и легковесные дамские романы. Штудировала журналы мод, собирала открытки и вырезала из журналов фотографии «этуалей». Правда, в ее комнате по-прежнему проживали и фарфоровые куклы в кружевных платьях, и плюшевые звери на девичьей кровати. Но в хорошенькой головке уже роились сладкие мечты о божественном чувстве и неясные образы будущего суженого. Доктор внимательно следил за развитием дочери. Слава богу, молодой организм преодолел последствия тяжелой болезни. Розовая кожа, блестящие глаза, хороший аппетит и ровный доброжелательный характер – тому доказательства. Оля благополучно отучилась в частной женской гимназии, однако, к некоторому удивлению отца, не пожелала ступить на стезю медицины. Она помогала отцу по его просьбе, жалела страждущих, но представить себя акушеркой или сестрой милосердия никак не могла. Кровь, запах лекарств, бесконечные боли и хвори. Нет, увольте, она и так выросла среди всего этого! Гораздо больше романтическую барышню манили книги, мир театра. Она читала до глубокой ночи, отец бранил ее и тушил лампу. Ходила в театр на все новые пьесы. Влюблялась то в одного, то в другого небожителя. В смелого героя с зычным голосом или томного любовника с лихо закрученными усами, в популярного поэта с безумным горящим взором, которого она узрела в модном литературном собрании. Николай Алексеевич посмеивался над дочерью и даже слегка сердился. Отчего бы Оле не влюбиться в подающего надежды, крепко стоящего на ногах молодого человека? У доктора даже был такой на примете, Трофимов Борис Михайлович, его ученик, а теперь соратник, толковый и деловой, и к Оле, кажется, неравнодушный.

– Папа, это смешно! Твой Трофимов напоминает мне Базарова из сочинения господина Тургенева! Весь в своей науке! Он скучный, и мне совсем неинтересен! Мне нравятся другие мужчины!

– Знаю я, какие мужчины тебе нравятся! – И доктор брал с полки новое увлечение дочери – романы Вениамина Извекова. На первом листе книжки красуется портрет. Эдакий романтический герой, глаза с поволокой, манящие губы в таинственной полуулыбке.

Оля вздыхала. Что толку любить картинку! Грезить по ночам неожиданной встречей, пылким взглядом, нежным посланием? Все это в изобилии юная читательница находила на страницах книг своего кумира.